Короткое предисловие.
Как всякий начинающий фанат чего- или кого-либо, я льщу себя тщетной надеждой, что объект моих нелепых восторгов интересен неопределенному числу людей, значительно отличающемуся от цифры с парой нулей. Конечно, в подавляющем большинстве случаев, все далеко не так. К сожалению, фаната это мало волнует. Он смотрит на яростное солнце без защитных очков, и солнце выжигает ему сетчатку. Однако, как и большинство представителей homo erectus, за свою долгую жизнь я фанател от огромного количества вещей, а потом все эти вещи отправлялись в небытие, складируясь на задворках памяти, потолочных антресолях и книжных шкафах под грифом «ностальгия о прошлом». Определенно, когда-нибудь так произойдет и в случае мистера Ричарда К. Моргана. Но сейчас я просто хочу получить свою дозу эндорфинов и постараться поделиться ими с окружающими. И солнечные ожоги меня мало волнуют. Ведь удовольствие — это как раз то, что помогает перетерпеть любую боль или просто сделать твою жизнь ярче. И не важно, сгоришь ты в процессе, или выйдешь, обладая новым уникальным опытом. Жизнь всего одна. Наслаждайся.
Интервью с писателем Ричардом К. Морганом (подготовила Бэт Тэблер для электронного журнала Grimdark Magazine)
Ричард К. Морган - талантливый и финансово успешный автор романов о Такеси Коваче «Видоизмененный углерод» (2002), «Сломленные ангелы» (2003) и, наконец, «Пробужденные фурии» (2005). В «Видоизмененном углероде» главный герой - Такеси Ковач - бывший чрезвычайный посланник, ныне отбывающий заключение за преступление, загружен в тело бывшего бандита (на самом деле бывшего полицейского, которого несправедливо осудили — прим. переводчика), страдающего никотиновой зависимостью, и поставлен перед выбором в стиле уловки 22, дабы раскрыть загадочную тайну убийства одного из тел мультимиллионера со Старой Земли в закрытом помещении. Ковач попадает в общество практически бессмертных сверхбогачей, где процветают интриги и заговоры, а смерть не имеет значения, если у вас достаточно денег. Сюжет разворачивается в суровом мире будущего. Действие «Сломленных ангелов» происходит тридцать лет спустя. Такеси снова сменил тело. Теперь он не частный детектив, а солдат-наемник, который помогает правительству отдаленной планеты подавить кровавую революцию (на самом деле Ковач в составе корпуса ЧВК, работающего на Протекторат — аналог всекосмического правительства — подавляет восстание сепаратистски настроенного местного диктатора — прим. переводчика). И, наконец, в «Пробужденных фуриях» Ковач возвращается на свою родную планету Харлан, чтобы разобраться в собственном прошлом. К радости фанатов «Видоизмененный углерод» был экранизирован в сериале Netflix в 2018 году, и Джоэл Киннаман сыграл Ковача в первом сезоне, а Энтони Маки — во втором. («Радость» фанатов от второго сезона в целом и игры Энтони Маки в частности трудно передать цензурными словами — прим. переводчика)
В 2008 году Морган решил отдохнуть от суровой научной фантастики, выпустив серию «Страна, достойная своих героев». Начиная с первой книги «Стальные останки», Морган берет за основу мир меча и магии, но добавляет к нему суровый нуар с осовремененными персонажами. Рингил Эскиат — если кратко, то Гил — отставной 38-летний наемник и бывший герой войны, чей цинизм превосходит только скорость его меча.
Кроме того, Морган написал еще несколько отмеченных наградами научно-фантастических романов: «Черный человек» (2007), знакомящий читателя с историей появления так-называемых «Тринадцатых», и «Разреженный воздух» (2018).
В приведенной ниже беседе Ричард отвечает на вопросы, касающиеся мифа о герое, влияний на творчество, культуры отмены и многого другого.
[БТ] Ваш первый роман «Видоизмененный углерод» - это история чрезвычайного посланника, а ныне заключенного, Такеси Ковача. Он создал свой собственный жанр, сочетая жесткий нуар Рэймонда Чандлера с привкусом «Нейроманта» Уильяма Гибсона. Повлиял ли на Вас кто-нибудь из этих писателей?
[РКМ] Да, несомненно. Рассказы Гибсона, опубликованные в Omni Magazine, стали для меня переломным моментом — моментом, когда я осознал ЭТО! Именно такие вещи я хочу писать! Влияние Чандлера проявилось позже и было закономерным. Все называли Гибсона Чандлером научной фантастики, поэтому я обратился к детективному жанру в поисках этого парня, Чандлера, чтобы понять, что он из себя представляет. После этого я никогда не оглядывался назад!
[БТ] Киберпанк, как жанр, привлек всеобщее внимание в начале 80-х годов благодаря «Бегущему по лезвию» и «Нейроманту» Уильяма Гибсона, хотя, возможно, его можно увидеть и в более ранних работах Филиппа К. Дика. В любом случае, киберпанк — это эволюция технологий, приведшая к антиутопическому будущему. Как Вы думаете, что ждет киберпанк, как жанр, в будущем?
[РКМ] Я не уверен, что киберпанк собирается куда-то «продвигаться», как и его не-фантастический предшественник «нуар». Я думаю, что в обоих случаях то, что в конечном итоге было определено как поджанр, на самом деле является скорее эстетикой, или, если говорить в музыкальных терминах, фоновым ритмом. Киберпанк появился в восьмидесятых годах как сознательный отказ от Большого Блестящего Будущего Золотого Века (легкая мишень!) и от странных спекуляций Новой Волны. КП был в высшей степени прагматичен как в своем подходе к технологиям, так и к социально-политическим тенденциям. Посмотрите, говорил он, вот несколько крутых новых технологий, а теперь гляньте, как мало на самом деле они изменили поведение людей. Киберпанк настаивал, во многом так же, как и нуар, что мы сами себе злейшие враги, что на самом деле нет Хороших или Плохих Парней, и что человеческая природа включает несколько неприятных вечных истин, которым мы, вероятно, всегда будем подвержены. И, честно говоря, это были предположения, которые витали в мейнстримной художественной литературе уже долгое время. Фактически, есть основания полагать, что все, что на самом деле представлял собой киберпанк, было окончательным неизбежным просачиванием этой модернистской литературной эстетики в редкие жанровые гетто (точно так же, как «Новая волна» пронесла контрабандой экспериментальное творчество примерно десятилетием ранее). Итак, хотя было много разговоров о Смерти Киберпанка или о том, что Киберпанк Сегодняшний вовсе не то же самое, что Киберпанк Прошлых Лет (своего рода жанровое нытье, что «у сегодняшней музыки другая Душа»), правда в том, что эстетика киберпанка захватила мир штурмом, проникла во все его аспекты на всех уровнях, и остается основополагающим фактором историй, которые мы продолжаем рассказывать, не только в жанре, но и на всем литературном небосклоне.
[БТ] В этом году в мире произошло довольно много социальных и политических потрясений. Как Вы думаете, повлияет ли этот год на Ваше творчество в будущем? И если да, то как?
[РКМ] Вероятно, когда-то так и случится, но сейчас трудно сказать, как именно. Я считаю, что любой новый материал нужно немного помариновать, прежде чем я найду ему применение. Соглашение об аренде автомобиля, которое я подписал в Ванкувере аж в начале 1991 года, послужило толчком к идее аренды оболочек в «Видоизмененном углероде». Она не всплывала в моих рукописях до некоторого времени в 93 или 94 году. Мой спор с буддистом, который лег в основу сюжетной линии того же романа, произошел еще раньше. Так что все то дерьмо, которое привнес 2020 год, скорее всего, когда-нибудь попадет в мои произведения, но что касается того, когда и как — поглядим.
[БТ] Помню, я читала об этом споре с буддистом и наткнулась на Ваш тезис: «Итак, я страдаю и не могу вспомнить, что я сделал, чтобы заслужить эти страдания. Это неправильно, не так ли? Потому что я не тот человек». И он сказал: «Это одна и та же душа». Я сказал: «Это, черт возьми, не имеет значения. Важно, помнишь ли ты это, как существо, обладающее опытом. В противном случае я буду наказан за что-то, чего я не знаю. Это верх несправедливости». Это правда. Это верх несправедливости, если формулировать ее таким образом. И я вижу, как это отразилось в Такеси Коваче. Какие еще широкие концепции Вы хотели бы когда-нибудь рассмотреть?
[РКМ] Думаю, если мы говорим о широких моральных концепциях, я склонен использовать одну и ту же базовую палитру в большинстве своих работ. Меня прежде всего беспокоят несправедливость и глупость, а буддизм, несмотря на всю его внешнюю привлекательность, по-прежнему остается религией, примером человеческой глупости (Не уверены в этом? Сходите спросите у Рохинджа (возможно, Морган имеет в виду убитого в 2004 году в Тайланде полицейского информатора Долоха Рохинджа, где в то время отмечались массовые исчезновения людей и нападения на буддистские храмы в результате столкновений буддистов с мусульманами — прим. переводчика)). Мои герои, как правило, недовольны окружающим миром, потому что я тоже недоволен. Как выразилась Куэллкрист Фалконер, «Человеческий глаз — замечательное устройство; приложив немного усилий, он может не заметить даже самой вопиющей несправедливости». Жестокость, которую мы с радостью проявляем к нашим собратьям-людям в борьбе за господство, корыстная ложь, которую мы рассказываем об этом, явный инфантильный когнитивный диссонанс в динамике — вот устойчивая структура фона, на котором обычно разворачиваются мои истории.
[БТ] Вы написали как фэнтезийный цикл «Страна, достойная своих героев», так и жанровую трилогию про Такеси Ковача и роман «Разреженный воздух». Отличается ли процесс написания фэнтезийного романа от научно-фантастического?
[РКМ] Для меня — нет. На самом деле, я дал себе что-то вроде молчаливого обещания, что просто перенесу всю обычную нуарную мебель из своих научно-фантастических работ через забор в область фэнтези, и посмотрю, что из этого выйдет. Оказывается, там это работает почти так же хорошо, как и в любом другом месте. Конечно, вы должны обратить внимание на некоторые основные различия — например, время в пути. Во вселенной «Видоизмененного углерода» я мог перенести персонажа через межзвездные расстояния «так быстро, что ученые до сих пор спорят о терминологии». В контексте фэнтези вам нужна лошадь (или магия, конечно!), и даже тогда это займет недели. Аналогично и с передачей информации — в моем будущем нет ничего такого, чего бы вы не могли узнать практически мгновенно, где бы вы не находились, в то время как в контексте фэнтези могут разразиться целые войны, и люди, находящиеся от вас всего в нескольких сотнях миль, могут никогда об этом не узнать. Но как и во всем, что касается художественной литературы, вы ищете способы обратить эти ограничения себе на пользу. К примеру, в «Стальных останках» Рингилу в конце приходится совершить долгое и скучное путешествие верхом на лошади, но я использовал этот промежуток времени, чтобы дать ему кое-что обдумать и прийти к откровению, которое пригодится ему в следующей главе. В целом, для меня это похоже на незначительную смену инструментов для выполнения, по сути, той же работы, или на замену одного оружия на другое перед продолжением боя.
[БТ] Считаете ли Вы Рингила героическим персонажем, а если нет, то как бы Вы его описали?
[РКМ] Рингил — настоящий герой, созданный по классическим лекалам. Он храбр, дерзок, хорош в бою и, в лучших традициях греческой и скандинавской мифологии, преследуем роком. Чего еще можно желать? Возможно, это не воспринимается, как героизм в том смысле, в каком мы используем этот термин в наши дни, но это только потому, что Голливуд и связанные с ним отрасли выхолостили и изуродовали понятие героя до неузнаваемости. На самом деле, современная индустрия развлечений настолько запуталась в этом процессе очистки, шлифовки, что ей пришлось изобрести целую другую категорию — антигероев — чтобы охватить те аспекты героя, которые мы сейчас считаем неприятными. Но правда в том, что герои неприятны на вкус. Если вы вспомните греческие или скандинавские мифы, вы увидите это очень ясно. Их герои — персонажи огромной силы и воли, но их действия обычно включают в себя поведение, которое мы сочли бы совершенно неприемлемым. Их жестокая удаль небезопасна, она фанатична, беспечна и ущербна. И в этом, я думаю, есть простая мудрость, заключающаяся в понимании того, что в насилии нет ничего безопасного или комфортного, независимо от того, кто его совершает; что за каждый акт насилия приходится платить определенную цену, и это зачастую бывает вовсе непросто. В этот контекст Рингил вписывается, как рука в стальную перчатку.
[БТ] Как Вы думаете, почему Голливуд создал этот выхолощенный миф о герое? Даже в случае с древнескандинавскими и греческими пантеонами я всегда полагала, что их поведение полностью оправдано, потому что они были богами или героями. Они вели себя отвратительно, но это не имело значения, потому что «боги есть боги». Как Вы думаете, это из-за того, что люди жаждут чего-то, выходящего за рамки серой морали, которая и есть жизнь? Или это из-за того, что человечество искренне верит, что где-то есть идеальный герой?
[РКМ] В основе Голливуда, как и в основе любого художественного начинания, лежит вечное противоречие между Творчеством и Коммерцией. Вы хотите рассказывать истории, которые хотите рассказывать. Но для этого вам нужно их кому-то продать. Конечно, очень здорово писать — как я всегда делаю — для себя, но если в округе нет еще нескольких человек, настроенных на ту же волну, что и вы, тогда будьте готовы никогда не зарабатывать на жизнь своим искусством! Эта проблема становится практически непреодолимой, когда мы начинаем задумываться о масштабах и затратах на создание фильмов. Создание глубоких и содержательных фильмов, которые никто не хочет смотреть, просто не является жизнеспособной коммерческой моделью. Тогда возникает вопрос о том, кто ваша аудитория, и что они хотят видеть. И хотя Америка — достаточно богатая нация, чтобы содержать значительный интеллектуальный класс и сопутствующую ему художественную утонченность, основная масса потребителей всегда исходила из гораздо более примитивной культурной матрицы и хотела гораздо более простых вещей. В конце концов, именно в Центральной Америке появился термин «банальный» (corny — прим. переводчика) обозначающий те истории, которые, как знали труппы странствующих театров, понравятся их зрителям в сельской местности. И это никуда не делось. Америка по-прежнему, в основном, представляет собой глубоко замкнутую консервативную культуру маленького городка с четким представлением о себе как о хорошем парне, а о чужаках — как о зле. Это мальчишество и пуританский инстинкт, относящийся к сексу и, следовательно, к женщинам, с глубоким подозрением, и он предполагает, что насилие — это хорошая здоровая штука только до тех пор, пока его применяют хорошие парни против плохих парней (читай, Наше Племя против какого-то Другого Племени). Хотя, конечно, в Голливуде были волны бунта против этой матрицы — фильмы в жанре «нуар» в межвоенные годы, серая мораль, антиутопические тона кинопроизводства конца шестидесятых и семидесятых, когда бунтарство на короткое время стало модным явлением; странный одноразовый триумф, такой как «Непрощенный» - это простая инерция жующей попкорн аудитории гарантирует, что Голливуд всегда возвращается на безопасную территорию, потому что именно там находятся настоящие деньги. «Звездные войны» 1977 года на самом деле были лишь предвестником рейгановской регрессии, последовавшей за ней по пятам. Внезапно война во Вьетнаме вновь стала благородным делом, Советский Союз стал Империей Зла, а Американские герои снова стали (за некоторыми достойными исключениями, такими как «Взвод») морально безупречными воинами Добра против всего, что угрожало Злом. Они ведут достойную борьбу, побеждают, забирают девушку и отправляются домой, чтобы получить в награду райский уголок, огороженный белым штакетником. Никакие морально скомпрометированные, обреченные классические герои не должны претендовать на это. (Тем временем ЦРУ и американские военные спонсировали эскадроны смерти в Центральной Америке и Талибан в Афганистане). Ничто из того, что произошло со времен Рейгана, не позволило по-настоящему прервать эту гегемонию. События 11 сентября привели к ее усилению, а господство супергероев Marvel/DC закрепило эту тенденцию. Если вы хотите моральных компромиссов в наши дни в сфере развлечений, вам, скорее всего, придется обратиться к НВО, Netflix и другим.
Конечно, вы могли бы возразить, что все, что делает Голливуд, отражает общую человеческую тенденцию — как вы сказали, стремление к чему-то, что выходит за рамки серой морали этой реальности. И безусловно, успех голливудской продукции во всем мире указывает на то, что это так. Но я надеюсь, что это еще не все. Во-первых, у вас огромная популярность более морально неоднозначных программ на тех телевизионных сервисах, о которых мы упоминали выше. И в других уголках планеты я вижу другие склонности. Например, в японском и корейском кино, похоже нет проблем с морально неоднозначными героями, равно как и в австралийском, британском или французском. (Что интересно, китайское кино отражает упрощенную попкорновую модель Голливуда, если уж на то пошло, на еще более низком уровне — что подразумевает интересные корреляции между имперской/колониальной властью и упрощенными повествованиями о героях!). И, конечно же, существует также вопрос о том, кто кого создал: в какой степени Голливуд формируется под влиянием своей аудитории и в какой степени он, в свою очередь, формирует эти ожидания в сознании своих потребителей. Культура не статична, она может двигаться и перемещаться, и действительно движется все время. Приучите население ожидать только ярких супергеройских флэшбэков, и рано или поздно оно потеряет способность воспринимать что-либо еще. Предложите более разнообразную палитру, и возможно, вы привлечете аудиторию к чему-то более утонченному. Мне нравится думать, что все мы способны понять жестокую правду, стоящую за повествованиями о героях. Вопрос в том, у скольких из нас есть желание взглянуть правде в глаза в наших развлечениях, и сколько из нас просто слишком устали, измотаны или плохо информированы, чтобы переварить это.
[БТ] Рингил — герой-гей в фэнтезийном цикле, что встречается нечасто в довольно консервативном жанре фэнтези. К счастью, мы видим, что это меняется по мере того, как прописываются более разнообразные персонажи. Это случилось во многом благодаря таким персонажам как Рингил и Арчет. Менялась ли ориентация Рингила по мере написания романов, или это было частью цикла с самого начала?
[РКМ] Рингил впервые появился в коротком рассказе, который я написал на рубеже веков, не помню точно почему. Возможно, это было для конкурса коротких рассказов (который я, очевидно, не выиграл!), или я просто обыгрывал идеи, проверяя их на практике. История называлась «Герой» (вы можете ознакомиться с ней в более или менее первозданном виде, просто прочитав первую главу «Стальных останков»), и она в значительной степени опиралась на явно не героический контекст, в котором оказался Рингил. В первоначальном наброске истории Гил соблазнял девчонок в таверне, но мне пришло в голову, что это просто не соответствует той маргинальности, которую я искал в персонаже — в средневековом антураже подобное поведение не вызвало бы неодобрения. На самом деле это было бы вполне стандартной деятельностью для любой особи мужского пола с горячей кровью. Поэтому я заменил девиц на конюхов, и тут я словно схватился за провод под напряжением. Этот внезапный мощный каскад вдохновения я получил от фундаментального изменения в сексуальности Гила — вот причины его маргинализации, его бунта против своей семьи и своей благородной крови, его презрения к обществу, в котором у него, как у гетеросексуального мужчины с высоким статусом, не было бы причин сомневаться, и были все основания, чтобы наслаждаться. И этот отказ от статуса, этот бунт затем определил всю трилогию от начала до конца.
[БТ] Получили ли Вы какую-нибудь реакцию на выбор такого персонажа?
[РКМ] Да, я получил несколько гневных электронных писем (хотя спешу добавить, что ни одно из них не содержало ни оскорблений, ни угроз — ах, вот были деньки!) от читателей, ошарашенных гей-содержанием «Стальных останков», которые по-разному клялись выбросить роман/сжечь его/никогда больше не читать ничего из написанного мной. С другой стороны, люди нетрадиционной ориентации очень поддержали книгу: она получила широкое освещение в соответствующей прессе и даже удостоилась премии Gaylactic Spectrum award (прошу прощения, но здесь я просто ржал. И да, я просто такой невоспитанный — прим. переводчика) за 2010 год (чем я безмерно горжусь по сей день), так что, я думаю, ситуация выровнялась. И я до сих пор помню одно особенно трогательное электронное письмо, где читателю понравилась книга и персонаж Рингила, но почему, о почему я должен был сделать его геем, черт возьми! Я написал в ответ, мягко указав, что, возможно, ему (это был, конечно, «он») следует попытаться отпустить ситуацию и наслаждаться книгой такой, какая она есть, потому что, если ему нравится персонаж, то факт перепихона с парнями никакого значения иметь не должен. И черт бы меня побрал, если это не тот же самый парень написал мне три или четыре месяца спустя, что он последовал моему совету и был очень рад, потому что теперь ему нравился Рингил, он был таким грёбаным мерзавцем! И ему больше не было дела до гомосексуализма. Так что я думаю, это небольшая победа на моем пути, завоевание еще одного сердца и разума.
Что касается того, принесло ли мне превращение Рингила в гея какой-либо реальный доход, я сомневаюсь. Подозреваю, что переход из научной фантастики в фэнтези, вероятно, в конечном итоге оказал большее влияние. «Останки» продавалась примерно так же, как и большинство других моих книг, возможно даже чуть лучше — это был единственный раз (до тех пор, пока «Видоизмененный углерод» не вышел на Netflix), когда я попал в список бестселлеров (The Independent – всего лишь в самом низу), что говорит о том, что даже если я потерял часть читателей с уходом из научной фантастики, у меня появилось такое же количество новых из мира любителей фэнтези. Возможно, нечто подобное произошло и в связи с героями-геями: я потерял несколько гомофобно настроенных типов, а вместо них приобрел больше новых читателей, благосклонно отнесшихся к этой идее. В конце-концов, беспокоится о таких вещах не стоит. Как я уже говорил, я пишу в первую очередь для себя и надеюсь, что другие присоединятся ко мне. У меня никогда не было на примете другого целевого читателя, кроме меня самого, не говоря уж о целевой аудитории или рынке! Я бы не знал, как это сделать по-другому, и, честно говоря, мне бы этого не очень хотелось.
[БТ] «Страна, достойная своих героев», безусловно, отступает от традиций восхваляемой архаики, обычно встречающейся в фэнтезийных романах. Мало того, нечеловеческие персонажи также не соответствуют общепринятой классификации в стиле Толкина. Как Вы думаете, именно Ваш багаж из научной фантастики позволил Вам «выйти за пределы» при создании этих персонажей и этого мира?
[РКМ] Честно говоря, я думаю, что использование модернистского тона и диалогов уже давно используется в фэнтези, хотя и не в качестве доминирующего варианта. И хотя мне хотелось бы чувствовать, что в этом отношении я несколько перегнул палку, на самом деле я не делал ничего такого, чего бы вы не видели, например, в книгах Глена Кука «Черный отряд» в восьмидесятых годах, не говоря уже о «Мастере и Маргарите» Михаила Булгакова в тридцатых годах прошлого века! То же самое касается и технологических элементов — смешение передовой науки с магией в фэнтезийном антураже также имеет давнюю и почетную традицию, восходящую, как очевидный пример, к «Хроникам Рунного посоха» Майкла Муркока в конце шестидесятых, и далеко за этими пределами. Итак, короче говоря, было множество хороших прецедентов для того, чем я занимался.
Что касается нечеловеческих рас в «Стране, достойной...», я полагаю, что в некотором роде они схожи с таковыми у Толкина. Есть свои эльфы (в некотором роде), красивые, бессмертные и наполненные светом, а также они глубоко аморальны, на грани с чистым злом (хотя, справедливости ради стоит сказать, что за это я также в большом долгу перед «Сломанным мечом» Пола Андерсона). Также, есть свои гномы (в некотором роде), мастера по металлу, которым комфортно в подземельях, однако в этом мире они бессмертны и выполняют работу под руководством Старшей Расы толкиновских эльфов, но, будучи полубезумными, они не очень в этом хороши. Вместо пребывания в меланхоличной задумчивости «своего рода» эльфы намерены совершить дикое магическое возвращение в людской мир, в то время как «своего рода» гномы пребывают в меланхолии, совершенно не заботятся о своих вещах, которые в итоге валяются повсюду, болтая с любым, кто согласится их выслушать. И так далее. Я думаю, что любой, кто прочитает «Страну, достойную своих героев», заметит в ней отголоски хитрых выпадов в Толкина (и толкинский канон). Они очевидны.
Так имеет ли отношение ко всему этому то, что я пишу научную фантастику? На самом деле, я думаю, нет. А то, что я на протяжении всей жизни потреблял научно-фантастический и фэнтезийный контент? Да, черт возьми!
[БТ] Мне нравится этот ответ, и я понимаю многое из того, о чем Вы говорите. Вы использовали нечто обыденное, но добавили ему изюминку. Как вы выражаетесь, отголоски. Это часто наблюдается в ваших работах. Например, Вы исказили образ Марса в «Разреженном воздухе». Научная фантастика пропитана любовью к Марсу. Мы можем забыть о наших пагубных проблемах, отправиться на Марс и начать все сначала, но в «Разреженном воздухе» все, конечно, было не так. Как Вы полагаете, почему в научной фантастике такой романтизированный взгляд на Марс?
[РКМ] Привычка, я думаю. На протяжении почти ста пятидесяти лет у нас существовала фантастика о жизни на Марсе в той или иной форме. И хотя наше фактическое понимание Солнечной системы выросло и потерло наши наиболее яркие мечты о колонизации людьми других планет, Марс остается чуть ли не единственным местом, где она все еще выглядит осуществимой, хотя осуществимость здесь остается невероятно относительным понятием. Как довольно язвительно заметил несколько лет назад Брюс Стерлинг (известный американский писатель-фантаст, журналист и литературовед, один из популярных авторов, пишущих в жанре киберпанк, соавтор Уильяма Гибсона — прим. переводчика): «Пустыня Гоби прямо здесь, на Земле, примерно в тысячу раз более гостеприимна для людей, чем Марс, и до нее в пятьсот раз легче добраться. И никто не хочет ехать туда и жить толпами. Так в чем же такой ажиотаж по поводу Марса?»
Причина интереса, конечно, это загадка и расстояние, а также либертарианская фантазия о Суровой личности на Дальнем Рубеже. Это последний вздох ковбойской колониальной мечты, видение космоса как Lebensraum («жизненное пространство», термин, использовавшийся нацистами для выражения их стремления расширить границы Германии и распространить на присоединенные территории свой мировой порядок — прим. переводчика) в небесах, идея о том, что это будет своего рода повторение Старого Американского Запада, что само по себе, когда вы думаете о войнах, геноциде и жестоких лишениях той эпохи, заставляет задуматься, что же курили эти люди. Я имею в виду, каким мазохистом или социопатом — в зависимости от роли и положения, которыми ты себя наделил в воображении — нужно быть, чтобы захотеть вернуться в те времена? Одна из причин, по которой мне было так интересно писать «Разреженный воздух», заключалась в том, что я смог взять всю ту наивную турбокапиталистическую чушь американских правых, которая в настоящее время наводняет повествование о Марсе, объединить ее с ностальгией по Старому Западу, которого никогда не было, и подавать полученную смесь как грязную коррумпированную антиутопию, намного более худшую, чем все, что может предложить Земля.
[БТ] Считаете ли Вы, что Ваше образование в области истории и языков поспособствовало постоянному присутствию в Ваших произведениях темы принесения в жертву долгосрочного прогресса ради краткосрочной прибыли?
[РКМ] На самом деле нет. Для этого достаточно простого взгляда на заголовки новостей в любой день недели!
Я полагаю, что мое образование в области истории действительно показало мне, что человек не слишком меняется с течением времени, и одни и те же основные недостатки, присущие нашему виду, продолжают проявляться снова и снова. Глубоко внутри, на генетическом уровне мы все еще неуверенные в себе жестокие приматы, смотрящие сквозь пальцы на свою короткую и полную насилия жизнь. Это обуславливает массивную эволюционную тенденцию краткосрочности, которая сдерживает развитие нашей цивилизации в лучшем случае на полпути. Мы постоянно боремся за то, чтобы преодолеть свои худшие побуждения, и это очень неравная борьба. Если вы планируете написать хотя бы наполовину приличную художественную литературу о людях, это должно стать одной из ваших отправных точек.
[БТ] Культура отмены в настоящее время оказывает довольно далеко идущее влияние на индустрию развлечений. Как Вы думаете, существовал ли когда-либо в прошлом такой уровень культуры отмены в другой форме или он возрос с появлением социальных сетей? Как это влияет на авторов, как крупных, так и мелких?
[РКМ] В такого рода моральной панике, конечно, нет ничего нового. Исторически так было всегда. Именно она подпитывает погромы, линчевания и сектантские зверства, которыми пестрят учебники истории. Это типично человеческие проявления обезьяньего насилия. И я полагаю, мы должны радоваться, что нынешнее воплощение пока не привело к настоящей резне. Однако, инстинкты в основе те же — это объединение силы племени, праведности толпы и чувства сопричастности, чтобы изгнать ненавистных (обычно, невиновных) Других, не прибегая к цивилизованным дебатам, здравому смыслу или верховенству закона. То, что отмена происходит в основном онлайн, по крайней мере, снижает риск немедленной физической реализации, но последствия все равно могут быть серьезными — люди могут потерять работу, контракты, друзей и знакомых. И проблема с распространение отмены через социальные сети заключается в том, что существующий потенциал заражения огромен. Однако, гораздо больше меня беспокоит, что культура отмены не только заразила академические и художественные круги, но и во многих отношениях, похоже, зародилась там. Те самые места, где должны проводиться бесстрашные дебаты, новаторские исследования и пыл высвободившегося творчества, - это именно те места, где дебаты подавляются, новаторские идеи не поощряются, а творчество привязывается к жестким параметрам «правильного» мышления. Ужасающий эффект, который это оказывает на нашу культуру, я считаю настоящим злом: история имеет доказательства этого в самых жестоких формах при Сталине и Мао, Голливуд почувствовал это в эпоху Маккарти, а Британия стала свидетельницей безвольного краха прогрессивных левых перед исламизмом во время разгрома «Сатанинских стихов». Я до сих пор, даже сейчас, разделяю писателей того времени на тех, кто защищал Рушди (Британский писатель индийского происхождения. Его роман «Сатанинские стихи» стал предметом скандала, вызвавшего протесты со стороны мусульман в нескольких странах, в том числе с призывами к его убийству - прим. переводчика), и тех, на кого я бы не помочился, даже если бы они горели в огне. Возможно, эти события могли бы нас чему-то научить, но, по-видимому, это не так. Поведение слишком многих представителей нашей нынешней интеллигенции и творцов в этой атмосфере отмены (например, Билли Брэгг, критикующий высказывание Оруэлла о том, что свобода слова — это право говорить людям то, чего они не хотят слышать) такое же бесхребетное. Что ужасает, так это то, что проблема здесь заключается в социальном и политическом членовредительстве, потому что именно эти члены общества — творческие личности, академики, прогрессивные левые — должны служить нашим оплотом против тоталитаризма. Если мы потеряем этих членов общества из-за тупого коленопреклонения перед «праведностью» толпы, тогда мы выйдем обнаженными на арену против Трампов и Путиных этого мира, и тогда мы, блядь, крупно облажаемся!
В заключении, хочу поблагодарить всех, кто это прочитает полностью или частично. Я вложил в перевод частичку себя, и мне будет приятно, даже если вам не нравятся произведения мистера Моргана или, тем паче, его жизненная и политическая позиции. В любом случае, в спорах, диалогах и осмыслении рождается истина, хотя, естественно, у каждого она своя. В конце концов мы все люди, личности, а не коллективное бессознательное. И да, напоминаю, что ЛГБТ-движение является запрещенной в России организацией, а данное интервью и ваш покорный слуга никоим образом не собирается его пропагандировать :)
Спасибо за прочтение!